В сентябре этого года в Психологической газете опубликована новая статья
«Мост над прошлым: интерсубъективная реальность семейной травмы».

Межпоколенная передача семейного травматического опыта — феномен, реальность которого признается многими психологами и психотерапевтами. В свете современных социально-политических вызовов это еще и высокоактуальная тема. Хотелось бы присоединиться к коллегам, уже высказавшим на страницах «Психологической газеты» свою профессиональную точку зрения по данному вопросу, и, в свою очередь, сформулировать несколько тезисов, прочувствованных в ходе многолетней практики семейного психотерапевта.

Данный текст не претендует на звание научной статьи с соответствующими атрибутами, но представляет собой скорее вариант дистанционного профессионального диалога.

Хотелось бы сделать несколько предварительных замечаний относительно собственной позиции. Для научно-теоретического осмысления такого сложного социально-психологического феномена, как семейная травма, наиболее адекватной видится интегративная парадигма. В практике семейного психотерапевта хорошо работает диалектическое сочетание нескольких подходов: системного, нарративного, психоаналитического и гуманистического. Не могу не выразить благодарность исследователям, чьи исторические и современные труды оказали наиболее существенное воздействие на мое понимание проблемы. В числе таких лидеров влияния, прежде всего, должна назвать: Микаеля Баллинта, Рональда Фейрбейрна, Льва Семеновича Выготского, Мюррея Боуэна, Анну Шутценбергер, Раду Михайловну Грановскую, Виктора Франкла, Дмитрия Алексеевича Леонтьева, Михаила Михайловича Решетникова, Надежду Владимировну Тарабрину. Предвосхищая вопросы о методах диагностики, выскажу некоторый скепсис в отношении валидности опросников и тестов и отдам свой голос в пользу наибольшей глубины и адекватности клинического метода для исследования межперсональной реальности в целом и семейной травмы, в частности. В контексте практики семейной психотерапии также хотелось бы упомянуть три оригинальных метода, незаменимых в работе с межпоколенной передачей: психоисторический метод, психодраму и социогенограмму.

Возвращаясь к предмету нашего исследования. У любого думающего специалиста работа с семейной травмой вызывает ряд непростых вопросов. Первый вопрос, несомненно, затрагивает предметное поле изучаемого вопроса: «Каковы границы и содержание понятия «семейная травма»?» Здесь мы выходим за рамки субъективной психической реальности отдельно взятого человека и смещаем фокус нашего внимания в принципиально иную область — в зону событийности — интерперсонального взаимодействия членов одной семьи, объединенных общей историей, в условиях конкретных исторических событий.

Очевидно, что базовое (для нашей темы) понятие «травмы» сопряжено с такими близкими по содержанию концептами, как: кризис, стресс, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), пограничное личностное расстройство. Все эти состояния как-то связаны с психической травмой — либо ее вызывают, либо за ней следуют.

В широком смысле под психической травмой понимают совокупность негативных последствий экстремального события, превышающего защитные ресурсы индивида и повлекшего за собой причинение существенного вреда его психическому, соматическому или психологическому здоровью. Миллионы людей ежедневно подвергаются воздействию сильнейших стрессоров, при этом большинство из них довольно быстро и самостоятельно возвращаются в прежнее нормальное состояние. В некоторых случаях экстремальное событие оказывается таким угрожающим, а социальные и индивидуальные ресурсы такими ограниченными, что дистресс укореняется в психике, вызывая, в свою очередь, последующие болезненные изменения. Наиболее распространенным следствием непереработанного травматичного воздействия является посттравматическое стрессовое расстройство.

Диагностически значимые признаки посттравматического стрессового расстройства подробно описаны в медицинских классификациях болезней. К симптомам ПТСР относятся: повторяющиеся мучительные репереживания (флэшбэки); нарушения сна и ночные кошмары; избегание всего того, что может ассоциироваться с травмирующим событием; диссоциации, например, невозможность вспомнить важные аспекты стрессовой ситуации; агрессия и повышенная реактивность; стойкие негативные ожидания в отношении себя и окружающих; виктимность; и прочее.

Следует заметить, что все перечисленное имеет отношение сугубо к индивидуальной динамике. Персональная логика более или менее понятна: экстремальное внешнее воздействие на индивида — острые соматические и аффективные реакции — дефицит внутренних и социальных ресурсов — фиксация на травмирующем событии — укоренение и углубление болезненных переживаний — ПТСР. Обращаясь к метафоре, можно сказать, что психическая травма — это отщепленный фантомный ужас, который человек заточил в себе и не смог ни с кем разделить.

Это про индивида, но как все это оказывается связанным с феноменом семейной травмы и ее трансгерентной передачей? Психическая травма отдельно взятого человека, даже в форме ПТСР, хотя и повышает вероятность семейной дисфункции, но отнюдь не совпадает с ней.

Семейная (она же межпоколенная, или трансгенерационная) травма — это некий эмоциональный комплекс плохо осознаваемых тревожных переживаний, которые имеют своим источником прошлые события из жизни родителей и прародителей, а проявляются здесь и сейчас у детей и внуков.

В ряде социально-психологических и клинических исследований было показано, что дети и внуки участников экстремальных событий (например, жителей блокадного Ленинграда или жертв Холокоста) имели многочисленные проявления психической травмы и даже посттравматического стрессового расстройства, как если бы они принимали непосредственное участие в тех далеких и драматичных событиях.

Как распознать семейные травмы и как они проявляются вовне? В отличие от ПТСР четкое определение и конкретные критерии для диагностики семейной травмы не прописаны в медицинской классификации и не выделены в учебниках по психологии. Самые ценные сведения о феноменологии данного феномена, безусловно, могут быть получены в ходе клинической работы с семьями. Мой собственный многолетний профессиональный опыт позволяет говорить о некоторых типичных психологических симптомах и механизмах.

Первый признак можно назвать фантомным повторением. Если есть влияние травмы, то в семье какие-то события навязчиво повторяются без серьезной на то причины: например, физические увечья и несчастные случаи, разводы, разрывы отношений, самоповреждения. При этом способность осознавать и контролировать эти процессы у членов семьи либо отсутствует, либо оказывается существенно сниженной. В таких семьях рано или поздно люди задаются вопросом: «Почему это с нами происходит и кто в этом виноват»? В зоне травмы члены семьи испытывают обиду, вину или страх, несоразмерные реальности. В такой семье присутствуют забытые важные события или тайны: рождения, отцовства, суицида, психического расстройства, уголовного преступления и др.

В семье с травмой может повторяться симптом какого-то соматического, психосоматического или невротического расстройства, не связанного с генетикой или медицински подтвержденными болезнями. На символическом уровне в симптомах и поведении членов семьи нередко проявляется содержание прошлого травматичного события. Например, члены одной семьи из моей практики панически боялись летать на самолете на фоне забытого прадедушки-летчика, который в далеком прошлом пропал без вести при отягчающих обстоятельствах; в другой семье у многих людей имелись нарушения сексуального поведения в связи с вытесненным горем изнасилования и самоубийства одной из прабабушек.

При межпоколенной передаче травмы имеет место избирательная амнезия того, что хоть как-то относится к травмирующему событию. Молчаливое горе накладывает запрет на выражение и обсуждение болезненных переживаний и аффектов. Массированное вытеснение травматичных переживаний вызывает стойкие эмоциональные нарушения в форме депрессии, тревоги и агрессии. В таких семьях многие члены семьи страдают от алекситимии — неспособности понимать и проговаривать свои чувства. Запрет на выражение негативных чувств, в свою очередь, запускает процессы соматизации. Травма безмолвна, но телесна.

Любое приближение к болезненной теме вызывает резкое повышение тревоги, угрожает немедленным затоплением непереносимым аффектом и включает массированное действие защит. В результате формируется категоричный негласный запрет на все, что может оживить травматические переживания (прежде всего, в первом и втором поколении). Семья порождает и трепетно охраняет тайны. Секреты объединяют людей по принципу круговой поруки, но при этом переживаются отдельными членами семьи, прежде всего детьми, как эмоциональное насилие, что приводит к воссозданию травмы и ее дальнейшей передаче.

Другим порождением замалчивания и действия защитных механизмов является формирование семейных мифов, фиксирующих искаженное стереотипное самовосприятие: «Мы — дружная семья. Мы — сильные. В нашей семье никто никогда не разводился…» Мифы придают силу и компенсируют утраченное самоуважение, но лишают способности реалистично оценивать себя и происходящее.

Затрудняется нормальное распределение ролей (обязательств и ожиданий) в семье. Вместо этого имеют место перевернутые конструкции: женщины берут на себя функции главы семьи, мужчины становятся зависимыми, а дети превращаются в родителей своих родителей. Другим проявлением ролевого рассогласования становится разыгрывание стереотипного взаимодействия: жертва — преследователь — спасатель (герой) — миротворец.

В результате перечисленных процессов у членов семьи нарушается способность к адекватному восприятию себя и окружающих людей, формируется конфликтно-негативная идентичность. Травмированные родители, пребывающие в состоянии депрессии, агрессии или замороженного аффекта, воспринимаются детьми как нелюбящие или даже обиженные на детей. У последних возникает ощущение плохости и виновности за страдание взрослых. При этом семейная коммуникация развивается по трем основным сценариям, воспроизводящим травму: эмоциональное дистанцирование, тревожное слияние, деструктивные конфликты.

Семейная травма имеет место там и тогда, где некие экстремальные события вызывают такие кардинальные изменения в жизни, что прежнее привычное нормальное функционирование семьи как системы затрудняется или становится полностью невозможным. Если стрессовое событие проходит, а болезненные изменения в системе семейных отношений сохраняются, то говорят о непережитой травме и негативном влиянии прошлого на семейное настоящее. По сути, это конструкция, обеспечивающая историческую связь времен, некий психологический мост над прошлым — над бездной непережитых и невыраженных экзистенциональных страхов одной отдельно взятой семейной системы в бушующем море жизненных вызовов. Возвращаясь вновь к метафоре, можно подытожить сказанное: «Семейная травма — это бессознательно разделяемое фантомное горе, которое члены одной семьи не смогли своевременно адекватно отреагировать и переработать в осознанный опыт».

Одним из принципов обучения семейных психотерапевтов является расширение понимания собственных семей через изучение межпоколенной истории. Например, в качестве профессионального ресурса каждый специалист за время обучения должен прожить собственную генограмму — схематичное изображение своей семьи в нескольких поколениях — с датами, именами, участниками. Периодически требуется проработка генограмм клиентов в целях личной, парной или семейной терапии. Скажу честно, в рамках своей профессиональной деятельности я не видела ни одной российской семьи без какой-либо драмы в ее межпоколенной истории. Возникает вопрос: «Какие события чаще всего выступают в роли травматического триггера в российских семьях?» Социально-исторические триггеры хорошо известны и многократно названы в литературе и СМИ. На генограммах наших соотечественников массово присутствуют призраки переселения, раскулачивания, сталинских репрессий и Второй мировой войны. В Северо-Западном районе, к этому, безусловно присоединяется блокада Ленинграда. По большому счету, вся современная история России — это нескончаемая череда повторяющихся экстремальных событий.

Повод для травмы есть всегда и у всех. И он не только внешний. Нередки случаи, когда отдельно взятое внутрисемейное событие оказывает влияние, вполне сопоставимое с внешней катастрофой. Актуальными внутренними триггерами, например, выступают: потеря или внезапная смерть кого-либо из членов семьи, утрата имущества, вынужденный переезд, увечье, насилие в семье, инцест, суицид, безумие или внезапная тяжелая болезнь кого-либо из членов семьи, разрыв отношений. До февраля этого года самым распространенным поводом для обращения к семейному психологу были осложненные разводы и сопряженные с ними семейные драмы (при условии распада семьи или кардинального изменения образа ее жизни). В настоящее время на первый план психологического консультирования выходит так называемый «семейный раскол» вследствие виртуального или реального участия членов одной семьи в военных действиях по разные стороны конфликта.

Независимо от источника стресса какие-то семьи проваливаются в травму и транслируют ее следующим поколениям, а другие успешно преодолевают бедствие и становятся сильнее. Возникает очередной вопрос: «Почему при прочих равных условиях одни семьи под влиянием экстремально сильной угрозы присваивают травму и разрушаются, а другие — успешно ее преодолевают и укрепляются?»

Семейная травма возникает с большой вероятностью, если соединяются воедино следующие факторы:

- стрессовое событие возникает неожиданно, носит массированный характер и вызывает пиковые переживания; оно затрагивает всех участников и наиболее важные сферы жизни семьи, угрожает ее базовым ценностям, ее целостности или безопасности;
- семье не хватает внутренних ресурсов — члены семьи лишены возможности хоть как-то повлиять на происходящее и испытывают полное бессилие;
- при этом они не могут получить адекватную помощь извне;
- жизнь семьи кардинально изменяется в худшую сторону;
- при этом члены семьи не имеют возможности (или/и способности) открыто обсудить и выразить общее горе, напротив, данное событие целенаправленно превращается в опасную тему и разделяемую тайну.

В результате перечисленных процессов формируется специфический семейный травматический комплекс, который передается из одного поколения в другое. Это образование включает индивидуальную травму прародителей, но никак не сводится к ней. Травмированный взрослый член семьи может запустить негативную семейную динамику только в том случае, если сама семейная система не имеет ресурсов для ее переработки.

Как именно передается травма из поколения в поколения и каковы психологические механизмы этой передачи?

Главным способом передачи является проекция родительских страхов и негативных переживаний на детей на фоне двойных посланий. Мама срывается на ребенке и одновременно транслирует дочери негативные установки: не выходи замуж, не верь мужикам или не заводи своих детей, от них одни проблемы. Отец постоянно предрекает, что из сына не выйдет ничего хорошего, а сам лежит на диване и бездействует. Родители усиленно стигматизируют, то есть приписывают негативное значение, опасным событиям и нормальным потребностям детей. Дети, в силу особой лояльности семье, заражаются негативными установками и страхами родителей. Они начинают избегать того же, чего боятся родители, и неосознанно стремятся к тому, к чему тяготеют родители, — а именно вернуться в прошлое, справиться с травматичным событием и восстановить семейный гомеостаз.

В чем заключаются основные трудности психологической работы с семейной травмой? Они проистекают из законов работы семейного бессознательного. Прежде всего, это: низкий уровень осознания болезненного аффекта, максимальная активность архаичных защит (отрицания, проекции и всемогущего контроля), резкий рост защитной агрессии и сопротивление изменениям.

Другая проблема — профессионально-социальная стигматизация. Первоначальное изучение психической травмы было связано с так называемыми «военными неврозами» и их психопатологическими проявлениями. Этот факт положил начало традиции рассматривать травму как негативный и патологический феномен и подвергать ее носителей стигматизации. Данный подход был оправдан в клиническом аспекте, но он оказался явно недостаточным (и даже нетерапевтичным) для решения социальных и психотерапевтических задач. Никакое явление не может быть однозначно плохим или хорошим. Реакция членов семьи на травматическое событие сопровождается не только негативным эмоционально-поведенческим комплексом. Эта же самая реакция включает множество жизнеутверждающих тенденций.

Для преодоления узкого толкования феномена семейной травмы важно учитывать несколько обстоятельств. Во-первых, если семья выжила после экстремального события в прошлом и продолжает жить в настоящем, то суммарная реакция на данное событие включает, в том числе, репарационные процессы, благодаря которым в большинстве случаев (но не всегда) от поколения к поколению происходит спонтанное самоисцеление.

Зачастую травма вызывает к жизни экзистенциональный кризис, связанный с переоценкой базовых ценностей. Ряд семей черпают в беде духоподъемную силу преодоления. Многие люди, переживая трудные времена, приходят к выводу об уникальной ценности семьи, любви и взаимопомощи, а также — о спасительной силе профессиональной деятельности в трудные времена. Укрепляется убеждение, что истинная сила не в деньгах и достижениях, а в поддерживающих человеческих отношениях. При этом опыт обращения за внешней помощью и оказания помощи другим людям возрождает утраченные самоуважение и базовое доверие к миру.

Во-вторых, разные семьи по-разному реагируют на одно и то же угрожающее событие, следовательно, можно и нужно говорить не только о негативном травматическом комплексе, но и о антитравматическом семейном ресурсе — совокупности процессов и механизмов, стимулирующих укрепление и развитие семьи под влиянием стресса. В данном случае мы отвечаем на вопрос: «Что помогло семье выжить, несмотря на запредельные риски?»

Обобщая многолетний профессиональный опыт работы с семьями, выскажу собственное видение. Антитравматичный семейный ресурс включает следующие особенности: признание неизбежности горя и нормальности перемен; доминирующая установка на преодоление; способность объединяться перед лицом опасности; разделяемые взгляды и ценности; ответственность за семью; преданность; открытая коммуникация с выражением чувств; эмоциональная близость между членами семьи; поддерживающая система друзей и родственников; социальная активность и учебно-профессиональная реализация; креативно-творческий потенциал отдельных членов семьи... Такие семьи в ситуации кризисов сплачиваются, мобилизуют все возможные ресурсы на устранение угрозы и становятся крепче.

Другим ресурсом, помогающим успешно пережить трудную жизненную ситуацию, является духовно-нравственный потенциал семьи. Здесь и вера в созидательную высшую силу, и безусловная ценность человеческой жизни, и оберегающие жизнь моральные запреты, и уважение ко всем иным. Нравственный закон призывает: не отчаиваться и не опускать руки; сохранять то, что зависит от тебя; не заражаться всеобщей агрессией, противопоставляя ей любовь к самым близким людям и сострадание ко всем остальным. Парадокс жизни заключается в том, что затянувшиеся сытые и беззаботные времена преуменьшают нравственный потенциал общества, а тяжелые испытания — вновь возвращают его к жизни. Смертельным приговором для истории семьи становится не присутствие болезненного комплекса, а полное отсутствие внутреннего нравственного ресурса. Именно в этом случае семья оказывается не защищена от передачи парализующего страха, всепоглощающей ярости и неизбежного обращения деструкции на самое себя.

Возможно ли исцеление семейной травмы, и если да, то как?

С учетом иррационального характера травмы семья чаще всего не может помочь себе сама — она нуждается в профессиональной психологической помощи в формате семейной терапии. Индивидуальная работа с психологом помогает осознать истоки травматического семейного комплекса, но практически не влияет на его изменение. Психологическая работа с семейной травмой требует непростой и целенаправленной коррекции отношений при непосредственном участии нескольких членов семьи. В таких условиях члены семьи получают реальный шанс освобождения от иррационального влияния чужого прошлого для осознанного проживания собственного настоящего.

Приведу пример работы с семьей с тайной суицида. Семья, состоящая из родителей и детей 15 и 17 лет, проходила терапию по поводу навязчивого аутодеструктивного поведения (самопорезов) девочки-подростка 15 лет без объективных на то оснований. Заметный прогресс в работе наступил тогда, когда выяснилось, что несколько лет назад семья пережила эмоциональное потрясение: очень пожилая, но психически здоровая бабушка, поссорившись с мамой, совершила самоубийство. Родители постарались скрыть этот факт от детей и родственников.

С момента выявления данного обстоятельства терапия была направлена на повторное проживание семейной травмы. Для начала мы обнаружили травмирующее событие и признали его очевидную связь с аутодеструктивным поведением девочки-подростка, имевшей в детстве тесную эмоциональную связь с бабушкой. Далее следовал важный этап признания: раскрытия тайны и сообщения факта суицида детям. За этим последовало открытое и безопасное выражение чувств каждого по этому поводу. Дети выразили свою обиду и гнев на родителей за сокрытие важного для них факта, родители попросили за это прощения, а мама смогла проговорить трудно переносимое чувство вины за смерть бабушки. Достаточно много времени и сил было уделено тому, чтобы переосмыслить и дестигматизировать самоубийство. Все без исключения члены семьи испытали внутренний катарсис, когда негативная версия безумной мести бабушки была заменена на понимание психологических трудностей ее возраста и права каждого человека распоряжаться своей жизнью самому. Бабушке была возвращена личная ответственность за ее жизнь, а членам семьи уважение к решениям каждого. Напряжение спало и необходимость в самопорезах девочки отпала сама собой.

В этом примере отражены известные принципы исцеления семейной травмы: травму нужно признать, а не отрицать; важно позволить друг другу открыто и безопасно говорить об этом; необходимо выразить все болезненные чувства и назвать вещи своими именами вместо того, чтобы молчать и давиться горем; иногда полезно кому-то попросить прощения и компенсировать ущерб; и, наконец, в ряде случаев жизненно важно обозначить зоны ответственности и определить границы допустимого. При выполнении этих условий семья может освободиться от навязчивого повторения прошлого и начать полноценно проживать свое настоящее.

По сути, семейная психотерапия является тем инструментом, тем мостом, благодаря которому члены семьи восстанавливают разрушенные межпоколенные связи и преобразуют травматичные иррациональные переживания в осознанный жизненный опыт.

Ссылка на статью